Приказ выйти на службу в воскресенье Наталья восприняла с досадой: обещала дочке праздник Старого нового года. Пришлось посвятить день работе, хотя дел срочных там и не оказалось. Домой возвращалась около 16.00 привычной дорогой. У здания детского сада №47 г.Волноваха (Донецкая область) ее догнал зеленый милицейский УАЗ.В машине сидел ее сослуживец, один из руководителей линейного отделения милиции (ЛОМ) станции Волноваха Ефим Валасенко (имя и фамилия изменены. — Авт.). Предложил подвезти, она села в автомобиль (торопилась к дочке).
Такое случалось и раньше: по работе знакомы, живут рядом, да еще и дальние родственники. В тот вечер 14 января она чудом вернулась домой. Живая, но избитая так, что уже месяц лечится от побоев. Хотя ту страшную память вылечить уже нельзя.
Рассказ Натальи Ворониной, капитана милиции, старшего инспектора отдела кадров ЛОМ ст. Волноваха: «Мне стало не по себе, когда машина изменила привычный курс и стала удаляться от города. Я пыталась выяснить, куда едем, и просила меня высадить, но в ответ слышала двусмысленные насмешки. Где-то у посадки (уже стемнело, а стекла салона были затонированными) он остановил машину. Стал в грубой форме пояснять, как мне надо ему понравиться, чтобы все было в моей карьере хорошо. Потом приказал раздеваться. Я стала сопротивляться. Силы были неравными. Он меня, как котенка, пытался швырнуть на заднее сиденье машины. Сколько было сил, столько я защищалась. И лицо ему расцарапала, и куртку в потасовке порвала, и кричала, и рвалась из машины. А кто бы меня услышал? Вокруг степь и тьма. Видно, моя строптивость его взбесила, и он стал меня бить еще сильнее. Моя голова билась о стойки, я периодически отключалась. А он в это время все пытался сорвать с меня одежду. Ему кто-то несколько раз звонил по мобильному. Для разговора он выходил на улицу. Меня оставлял запертой в салоне. Я, непонятно как, не выронила из кармана свой мобильник и пыталась несколько раз дозвониться своему другу. Просила сказать, как можно без ключей завести машину. А он все у меня пытался узнать, где я нахожусь. Я стала рвать панель «с мясом». С матами распахнул дверцу Ефим Валасенко и новыми ударами начинал доказывать свою симпатию, добавляя угрозы: «Откроешь рот, долго жить не будешь. У меня достаточно денег, чтобы всех купить». У него были такие страшные глаза, что я очень сильно испугалась. Это продолжалось бесконечно. Не знаю, почему он вдруг решил возвращаться в Волноваху.
На полном ходу он вытолкнул меня из салона на грунтовую дорогу. Я еле успела ладонями закрыть лицо, чтобы оно не стало кровавой лепешкой. Потом он вышел из машины, постоял слева у моей головы, не пытаясь узнать, жива ли я. Уехал. Я пробовала подняться и не смогла. Опять потеряла сознание минут на 30.
Очнувшись, пробовала звонить другу, но не знала, где я. Пошла наугад по полям. И вдруг слышу, что приближается машина. Вблизи рассмотрела — тот же зеленый УАЗ. Он вернулся. Зачем? Валасенко снова стал заталкивать меня в свою машину. А потом повез в город, успевая по дороге угрожать, и советовал не поднимать шума. В центре меня забрал друг и привез домой.
У меня не было сил что-то пояснять маме. А она спросила: «Наташа, а где твой зуб (я недавно поставила коронку из металлокерамики), где твои золотые украшения — браслет, кулон, сережки?!» Ночь не спала от диких болей в голове. Дни шли, и я стала понимать, что могу оказаться еще раз жертвой насилия — беззакония.
И 23 января мои родные — мама Валентина Николаевна и сестра Елена — обратились к адвокату. Они ему объяснили ситуацию. Все рассказали, как было, что меня пытался изнасиловать и сильно избил конкретный человек, занимающий высокий пост в транспортной милиции. И что я сама не могу себя защищать, так как лежу в донецкой больнице.
Нам всем было тяжело, потому что мы не могли понять, почему такое отношение к случившемуся у правоохранителей (у тех, кто имеет право либо проводит проверки заявлений). Потому что речь идет о реагировании на заявление об избиении меня и о покушении на изнасилование меня?
Я дала показания, что 14 января меня избил и пытался изнасиловать «коллега» по работе. Если иметь в виду, что этот «коллега» по должности выше. Я прямо указала, что речь идет об одном из руководителей ЛОМ ст. Волноваха Ефиме Валасенко.
Оказавшись вечером того дня дома, я не стала сразу вызывать «скорую». Думала, к утру станет лучше, потом решу, что делать дальше. Но утром 15 января мне не стало лучше. Пришлось вызывать такси, чтобы доехать до работы. Долго я там не выдержала, меня отвезли в Волновахскую железнодорожную больницу.
У травматолога при осмотре я уже теряла сознание. Врачам при осмотре я сказала, что упала. Но они, кажется, мне мало верили, потому что мое состояние не соответствовало результатам простого падения. Один врач, глядя на мою отечную спину, сказал: «Так профессионально умеют бить только в милиции».
Почему я сразу врачам не все сказала? Не знала, что делать, — все перемешалось: и боль, и унижение, и страх, и жалость к его семье. Я была в смятении. Но помнила, где работаю, не хотела афишировать скандал. Мою маму вызвали в больницу. Тогда я ей все и рассказала, что случилось накануне. Мама поговорила с завотделением Ириной Валасенко (она — жена избившего сотрудника милиции, ее имя и фамилия изменены. — Авт.). Когда мама сказала, что избиение связано с ее мужем, реакция врача была такой: «Я так и думала: у него лицо поцарапано и куртка порвана».
Жена Валасенко сама вызвалась позвонить в Волновахский райотдел милиции и в ЛОМ ст. Волноваха. Никакой реакции от коллег и милицейского руководства не было. Может, «крышу» сорвало?
Вспоминаю 16 января. Придя утром ко мне, мама убедилась, что Ирина Валасенко так и не сообщила в милицию обо мне. Мало того, мама случайно услышала разговор врача со своим мужем, а конкретно ее фразу: «Ты что, не мог какую-то другую найти? Тебе нужна была именно Воронина?»
Увидев мою маму, врач тут же прервала семейные телефонные разборки с мужем. Тогда мама прямо из того отделения неврологии позвонила по телефону 4-14-84 (это отдел участковых инспекторов Волновахского райотдела милиции. — Авт.). Ее сообщение зафиксировали рапортом. Потому что сразу же, молодцы, приехали ко мне в больницу и взяли у меня заявление и пояснения. Это были участковые М.Веселкин и В.Володин. Когда шел опрос меня, в палату вошел сам начальник ЛОМ Иван Гладкоскок. Он приехал только для того, чтобы уговорить мою маму «не поднимать шум». И с раздражением спросил участковых: «А что вы тут делаете?»
Я все острее ощущала, как за моей спиной началось какое-то движение. Уже стала четко видна линия руководства ЛОМ: не афишировать, не принимать никаких мер, не проводить проверки. К нам опять стали поступать советы сделать так, чтобы «ничего не было». Взамен обещали помощь в лечении. Хотя, честно, мне хотелось тогда одного: встречи с тем человеком и с моим руководством.
Я уже не боялась такой встречи, я ее хотела. Давай встретимся! Может, у тебя «крышу» сорвало, а может, такая страшная любовь, что ты перешел грань? В общем, покажи, что ты человек, объясни! Да, этому объяснения нет. Но мы же вместе работаем, у нас одно руководство. И вот так все вокруг меня ходили-просили, а дело зависло — ни туда, ни сюда. А чем все закончится, бог его знает.
Да, я сама просила сотрудников райотдела М.Веселкина и В.Володина на день-два придержать заявление (оставляя его у сотрудников Волновахского райотдела милиции). Просила пока не регистрировать и не проводить проверку. Хотела дождаться возможности избежать скандала, чтобы для всего коллектива нашего не было позора. Хотя лично у меня уже были большие проблемы, особенно со здоровьем.
Но получилось, что все уговоры моего руководства были просто стремлением затянуть время. Оно ничего не сделало, чтобы объективно разобраться в случившемся. Зато вроде нашлись свидетели — сотрудники милиции, готовые подтвердить, что утром 15января на работе я выглядела нормально. То есть все подводится под симуляцию. Если учесть, что такие «свидетели» — подчиненные тех, кто уговаривал меня «не поднимать шум». Кто из подчиненных рискнет говорить другое?! Я поняла, что из меня хотят сделать «плохую девочку». Звания, годы работы, поощрения — все это было враз забыто.
Срок проверки моего заявления давно истек, и мне давно уже должны были бы сообщить, какое именно решение принято и почему (то есть, 16 января информация в милиции была и 26 января — крайний срок ответа). Даже если я и просила попридержать на день-два заявление. Сообщение от моей матери есть, официально зарегистрированное? Опрашивайте 16 января, тем более уже знаете: речь о претензиях, как я указала, к сотруднику милиции.
24 января мои мать и сестра пишут заявления в моих интересах (я все еще нахожусь на лечении и сама не могу явиться) прокурору Волновахского района Юрию Мировичу, начальнику Волновахского райотдела милиции Сергею Базиненкову, начальнику ГУ МВД Украины в Донецкой области Михаилу Клюеву, прокурору Донецкой области Виталию Мурзе. В них указывается о факте случившегося 14 января, что вопрос стоит о работнике милиции (то есть жалоба на него), что в милиции есть на этот счет пояснения и заявление.
И в этих же заявлениях обращалось внимание, что каждый день без проведения проверки приводит к утрате доказательств. Есть азбука работы, есть минумум проверочных действий, которые нужно сделать. Нужны не только объяснения от лиц, есть более полный набор действий. Если этот набор не использовать сразу, то все идет к утрате вещественных и других доказательств. Никто тот же УАЗик не осматривал, одежду тоже, как и все, где могли остаться следы борьбы.
Да, участковый Михаил Веселкин дал мне направление на медицинское освидетельствование. Обычно потерпевший сам едет снимать побои. Но если человек не может ехать сам (как в моем случае), то работник органов должен был привезти ко мне судмедэксперта, пока еще все следы есть, по-свежему. А когда (через 10 дней!) судмэдэксперт с моим адвокатом приехали в Донецкую железнодорожную больницу, чтобы провести мое освидетельствование, их не пускали ко мне 1,5 часа!
А был ли освидетельствован Ефим Валасенко? Я думаю, что нет.
24 января мои родные подали заявление прокурору Волновахского района Юрию Мировичу. А потом я узнаю, что это заявление почему-то направлено в другой город — в Мариуполь (там находится транспортная прокуратура). Могу только гадать, почему. Волновахский райпрокурор и начальник ЛОМ ст.Волноваха Иван Гладкоскок не могут не общаться в принципе. Они обязаны координировать свои действия в борьбе с преступностью, то есть они друг друга знают.
Может, «пересылка» неудобного для Ивана Гладкоскока заявления есть своеобразная услуга понятливого райпрокурора? Как бы то ни было, но несколько дней заявление летало по инстанциям. Как это понимать — как злоупотребление властью, халатность, незнание законов? Я буду требовать провести служебную проверку действий райпрокурора Юрия Мировича.
26 января мама отвезла этому же прокурору из больницы собственноручно написанное мною заявление. Там я просила провести проверку и привлечь к уголовной ответственности одного из руководителей ЛОМ Ефима Валасенко за покушение на изнасилование с применением физической силы и избиением.
Это заявление также направляется мариупольскому транспортному прокурору. Как и материалы по этому делу, имевшиеся в райотделе милиции. То есть более недели было утрачено. А в это время и Валасенко, и те, кто против меня, делают свою работу. Проверки по сути не ведутся.
В Главное управление МВД в Донецкой области моя мать также везет и сдает заявление. И в тот же день подобное заявление — в облпрокуратуру. Мы требовали быстро начать проверку, ведь прошло 11 дней с момента совершения преступления работником милиции. Матери в приемной граждан позволили только опустить заявление в специальный ящик.
Устроить срочную личную встречу с кем-то из кураторов прокуратуры Волновахского района отказались. По процедуре вначале должен быть «ящик». Такие правила: бросили в ящик, ждите ответа, потом записывайтесь на прием...
На сегодняшний момент никаких ответов ни от кого нет. Только вот от транспортного прокурора все бумаги все же вернулись. Мы это поняли, потому что проверка заявления моей матери началась лишь недавно, в первых числах февраля. По любому, к 5февраля должно было быть принято решение о возбуждении уголовного дела. Этого нет.
И я подозреваю, что и не будет дело возбуждаться. Мои предположения строятся на том, что и как за это время закрутилось вокруг моей персоны, пока я прохожу лечение в Донецке. Мне стало известно, что было проведено служебное расследование в линейном отделении милиции ст. Волноваха. Хотя у меня пояснений никто не брал, с результатами расследования меня не ознакомили и ничего подписывать не давали. Правда, матери начальник отдела внутренней безопасности на Донецкой дороге Юрий Чумаченко 19 января отправил ответ, что материалы проверки его отделом направлены в прокуратуру Донецкой области.
Не думаю, что была случайность и в своеобразной опеке меня руководством Волновахского ЛОМ. При первичном осмотре травматолога мне ставят диагноз «ушиб головного мозга». Позже появляется запись о «сотрясении головного мозга». Медикам это понятно: тут явное желание облегчить степень тяжести травмы. Кроме того, у меня пострадали зубы, нос (рентген почему-то не сделали).
Уже в Донецке после томографии мне сообщили, что я «абсолютно здорова». А спустя несколько дней, врач сообщил: мне рекомендовано надеть шейный корсет, однако где его подобрать и купить, не сказали.
А первые сутки я пребывала в неврологическом отделении Волновахской узловой больницы, где меня приняла завотделением Ирина Валасенко (жена того самого Ефима Валасенко!). Стоит ли удивляться, что она не стала сразу сообщать в милицию о поступлении в отделение меня, избитой ее супругом? Но, судя по всему, врач Валасенко сделала другой нужный ей звонок — в Донецкую железнодорожную больницу, своим коллегам. Чтобы те приняли на лечение Наталью Воронину. Была ли это забота о моем здоровье или что-то иное? Ведь обычно работники милиции проходят лечение в областной милицейской больнице. А тут тем более такой особый случай.
Еще одна особенность: перевозили меня из Волновахи в Донецк без медсопровождения, не на спецмашине. Ехали в иномарке одного из руководителей ЛОМ — Владимира Глушаницы, он и вел потом в уединении какие-то разговоры с врачами областной железнодорожной больницы.
Транспортировка была тяжкой, и мне еще несколько дней кололи сильные обезболивающие средства. Все мои попытки ознакомиться с записями в своей истории болезни были тщетны. Я не могла узнать ни свой диагноз, ни что мне лечат. Удалось добиться только обследования на томографе, но и после этого сомнения в правильности лечения не исчезли.
Сегодня я наконец-то переведена в областную милицейскую больницу. Заметны некоторые улучшения моего состояния. Меня тут посещают родные и друзья, пытаясь поддержать морально. Потому что моральное давление продолжается. Дело не только в массе самых грязных слухов и сплетен, меня очерняющих.
Мама мне рассказывала, что начальник ЛОМ Иван Гладкоскок, встретив ее на улице, прямо так и сказал: «Раз вы подняли шум, то ничего теперь у вас не получится. Вы ничего доказать не сможете, а у нас хватит денег, чтобы откупиться».
Не случайно опять же в районной газете «Наше слово» 27 января появляется объявление такого содержания: «Помогите следствию. 14.01.2007 года примерно в 16.00 в районе магазина «Дом книги» г. Волноваха при выходе из автомобиля УАЗ упала и травмировалась женщина. Очевидцев происшедшего просим позвонить в ЛО на ст. Волноваха по тел.: (7) 23-50, 21-85».
Я увидела в этом объявлении попытку фальсификации дела. Ведь подобные объявления могут появляться только с подачи органа, ведущего расследование, то есть прокуратуры. С какой стати руководство ЛОМ (замначальника которого причастен к преступлению) в газете представляет иную версию случившегося (якобы я упала и травмировалась)? Есть вроде бы уже и «свидетели» того падения. Хотя гораздо раньше милицией были взяты пояснения у тех лиц, кто действительно видел, как я 14января около 16.00 садилась в машину Ефима Валасенко.
Это лишь один штрих к тому, как используются должностные полномочия, связи и прочие рычаги заинтересованной стороной ради одного — заставить замолчать всех и не оставить никаких следов. Мол, не было ничего.
Но кроме Волновахи и Донецка, где правоохранители «не замечают» столь вопиющего попрания закона, есть еще Киев. Вот туда мы будем направлять свои законные требования.
Такому беспределу надо давать решительную правовую оценку. Если уж я, капитан милиции Воронина, так беззащитна перед инстинктами сослуживца и ведомственной моралью, кто сможет защитить от насилия обычного гражданина?
Мнение адвоката потерпевшей — Александра Байрачного:
Обратите внимание на вопрос опытного, надо полагать, милицейского работника: «Что вы тут делаете?» Да участковые делали свое служебное дело: если есть заявление о совершенном преступлении на территории их района, то проверку ведет их райотдел.
А вот все проверки в отношении работников милиции должна проводить прокуратура. Срок проверки моего заявления — 3 дня (при дополнительной работе — до 10 дней). Так вот райпрокуратура, как показывают события, отреагировала на заявление о совершении преступлении странно. Что сделал райпрокурор?
Напомню, что в случае поступления сообщения о совершении преступления сразу предпринимаются действия. А именно: нужно отписывать поручение работнику и сразу вмешиваться: это и называется оперативностью и своевременностью. Потому что потом трудно будет восстановить картину и реально даже самим разобраться: кто прав, кто не прав, оговор, не оговор. Самим трудно будет принять решение.
Но зато тогда можно будет принять одно решение! Можно будет отказать в возбуждении уголовного дела, потому что может быть не собрано достаточно данных для возбуждения дела. Это самый элементарный выход из сложившегося положения, как зачастую бывает, когда не принимаются своевременно меры. И что делает прокурор Волновахского района? Шлет письменный ответ только матери (сестре не сочли нужным ответить) с сообщением, что заявление ее направлено для рассмотрения по сути... транспортному прокурору в г. Мариуполь.
При чем здесь транспортный прокурор?! Какое он имеет отношение к территории Волновахского района, где было совершено преступление? Это дело прокуратуры Волновахского района — и по подследственности, и по территориальности. Потому что речь идет о событиях, имевших место в районе Волноваха — село Рыбинское.
Редакция «УРА-Информ.Донбасс» готова предоставить возможность дать оценку ситуации всем участникам этой криминальной истории.
«Откроешь рот — долго жить не будешь!»
Александр Петренко, газета 2000
